humorable | Берлинская баллада. Рахель Левин-3.

С Брентано Карл встречается в Теплице, где лечит рану, полученную на фронте.
Старинные знакомые много беседуют, и каким-то образом беседа все время сводится к евреям и к Рахели, как к частному случаю.

Надо сказать, что за год до этого, в 1811-м Арним основал знаменитый клуб под названием "Столовое общество" - Tischgesellschaft.

В общем-то, именно этот поступок сделал его persona non grata в еврейских домах.расставил все точки над "и".

Образовался слой образованных, культурных людей среднего возраста, решившиx изгнать евреев из обшества.

Конечно, наряду с евреями исключались также французы, женщины и "филистеры" - обыватели, для которых материальные блага важнее духовной чистоты и блага нации.

Парадокс в отношении евреев состоял в том, что если раньше их гнали "за веру", то теперь и выкресты, причем даже в третьем поколении, т.е., "натуральные" христиане, считались нелицеприятными.

(Справедливости ради, сам Арним был единственным, кто проголосовал против исключения крещеных евреев.)

Так произошло очередное крушение попытки ассимиляции.

Еще более печально, что литературовед-нацист Бартельс , занимавшийся проверкой немецких литераторов н еврейство, (" он разобрал но собственному подсчету три тысячи четыреста писателей и поэтов и о каждом выяснил, семит он или не семит" ) назывет истинными романтиками именно зачинателей кружка 1806 года, ранних же - осуждает и презирает за "декаданс", которому они поддались под вредным влиянием еврейских друзей и жен.

Так вот, Карл по какой-то причине изводит Рахель письмами, в которых пересказывает свои споры с Брентано по поводу отношения к евреям.

Рахель вне себя; венцом служит уже прямое письмо Брентано к ней, где Клеменс обвиняет ее в "бестактности, в знакомстве с подозрительными людишками и обянаяет это "еврейскими проблемами".

Рахель пишет об этом Карлу и заключает, что "в течение жизни ее оскорбляли трижды: первый раз - женщина, второй раз - мужчина, и в третой раз - Клеменс."

Как следствие, Карл в буквальном смысле врезал Клеменсу Брентано по физиономии и украл у него почти оконченную рукопись трагедии "Алоиз и Имельдa", пообещав вернуть через год, если тот будет вести себя прилично в отношении с Рахелью.

Пикантное разрешение получила эта ситуация в 1813-м году в Праге,куда Рахель переехала на время. Там и произошла их встреча с Клеменсом.

"Я посмотрела на него без всякого выражения. Его лицо выражало сильнейшие эмоции. Он достаточно точно описал катастрофу, которая произошла между нами, и разразился плачем.

Он гоцорил со мной о женщинах, сестрах, друзьях, браках, о Арниме и Шлегеле... Я не говорила с ним ни о чем"

Из любопытства я прочла по одной повести - Арнима и Брентано - больше, я думаю, и не переведено на русский язык.

Читать их очень тяжело.

Восточные легенды, привидения , мрачные загадки и мистика - то, что у Гофмана и у Гауфа вызывает любопытство, страх, восхищение - в изложении Арнима выглядит грубой нелепой стилизацией.

Эх, начинал он свою карьеру в Геттингенском университете, учил физику и математики, издавал работы об электричестве, да черт дернул его связаться с Клеменсом Брентано и начать литературную деятельность!

Единственное, за что могла бы Арнима похвалить - за знание легенды о Големе. Но не буду:

" С этими словами старый еврей закончил свою работу, дунул на статую, написал у нее на лбу слово, скрыв его под локонами, и перед ними предстала вторая Белла, которая благодаря волшебному зеркалу знала все, что до той минуты было известно Белле, но не имела никаких собственных страстей, кроме тех, что были заложены в мыслях еврея; не создателя, а именно высокомерия, сладострастия и скупости, то-есть трех грубых, извращенных воплощений прекрасных духовных влечений, каковы и все пороки"

Но если у Арнима встречается, по крайней мере, знание фольклора, то Брентано читать можно только, как пародию.

Чего стоит вот такое, например:

"Тут палач нанес ему смертельный удар. "Иисус, Мария, Иосиф!" -- воскликнула я,-- так как голова Юрге отлетела в сторону Аннерль и зубами ухватилась за платьице ребенка, который заорал отчаянно. Я сорвала с себя фартук и набросила его на отвратительную голову, а мастер Франц подбежал, оторвал ее от платья и сказал: "Матушка, матушка, что я говорил вчера утром? Я знаю свой меч, он живой!" Я опустилась от ужаса на землю, Аннерль отчаянно кричала. ...."

Ах, боже мой, и все-таки все исполнилось!" -- сказала старушка и умолкла.

Страшное предчувствие овладело мною, рассказ старушки меня совершенно сокрушил. "Ради бога, матушка!-- воскликнул я,-- что же это случилось с бедной Аннерль, разве ей никак нельзя помочь?"

"Ее зубами тянуло на это!-- сказала старуха.-- Сегодня ее казнят, но она сделала это с отчаяния; честь, честь -- вот что было у нее на уме. Она осрамилась из честолюбия, знатный человек ее соблазнил и бросил: она задушила своего младенца тем же фартуком, что я тогда набросила на голову охотника Юрге, а она его у меня тайком утащила. Ах, ее тянуло на это зубами, она сделала это в душевном смятении."

вот такая картина:

Вдвойне приятно было прочесть отзывы Гейне о творчестве Брентано. Правда, относятся его высказывания к комедии 1801 г. "Ponce de Leon", но стиль, очевидно, един:

"Нет ничего более разорванного, нежели это произведение, как в отношении языка, так и в отношении мысли. Но все эти лоскутья живут и кружатся. "Кажется, что видишь маскарад слов и мыслей. В сладчайшем беспорядке происходит всеобщая сутолока, и только всеобщее безумие вносит некоторое единство... Прыгают горбатые остроты на коротких ножках, как Полишинели; как кокетливые Коломбины, порхают слова любви с печалью в сердце. И все это танцует и скачет, и вертится, и трещит, и поверх всего гремят трубы вакхической радости разрушения".

И вот эти слова о Брентано комментатора Гейне Эрнста Эльстера:

"После того он проживал во Франкфурте и в разных городах на Рейне, в 1833 г. поселился в Мюнхене. Насколько в это последнее время своей жизни он поглупел, сказать невозможно"

Единственное авторское высказывание в этой повести показалось мне логичным:

"Я не знал хорошенько, как объяснить ей, что я писатель. Сказать ей, что я ученый, я не мог, не соврав. Удивительно, что немец всегда несколько стыдится признаться, что он писатель"

*************

В Праге Рахель устраивает госпиталь для раненых солдат и усиленно хлопочет о его содержании.

Создается впечатление, что чем более ее унижают, тем более она стремится доказать свою - не лояльность нет - свой безграничный патриотизм.

Уже за несколько лет до этото она вместе с братьями сменила фамилию на "Роберт". Теперь, когда Карл Фарнхаген стал офицером, с возможностями дипломатической карьеры, у нее появляется надежда войти, наконец, в общество на полноправных основах замужней дамы.

Один из ее бывших любимых гостей, Вильгельм фон Гумбольдт пишет жене:

"Малышка Леви совсем не изменилась. Усиленно зазывала к себе, но что мне делать у мамзeли еврейки? Генц до сих пор уверяет меня, что она самая блестящая женщина на земле. Надо бы научиться жить без блеска. В этом я непоколебим".

Супруга Гумбольдта, Каролина, которая в 90-е годы писала Рахели:

"Я познакомилась с тобой, потому что чувствовала: ты меня понимаешь. С такими людьми, как ты, невозможно встретиться, апотом забыть об этом".

т теперь, общаясь с Рахелью, говорит ей официальное "Вы".

Тем более усилилась неприязнь бывших друзей и родственных душ, когда в 1814-м году Рахель и Карл поженились.
За несколько дней до этого Рахель крестилась, и теперь называлась "Фридерика Антония Фарнхаген фон Энзе".

"Фридерикой" она назвала себя в честь покойного короля Фридерика Второго, считая себя его "духовной дочерью".

"Фон Энзе" Карл Фарнхаген присоединил к своей прежней фамилии за несколько лет до этого, вроде бы найдя какие-то манускрипты предков.

Крещение было совершено втайне.

Следует упомянуть, что Рахель всегда была далека от религии.

Попав однажды в детстве в синагогу, она была неприятно поражена "странным и унылым" пением и не знакомым ей языком.

Пастор, проводивший обряд, относился к ней с почтением, "как к Спинозе".

Наконец, в возрасте сорока трех лет Рахель получает тот статус, который позволит ей снова занять достойное ее положение.

Этот брак вызвал насмешки и сарказм. Тот самый Гумбольдт сказал: "я вижу, нет в мире чего бы то ни было, чего еврей не смог бы достичь".

Разница в возрасте также была причиной недоумения. Такие случаи имели место быть в тогдашнем обществе, но как правило. более зрелая супруга обладала либо богатством, либо исключительным положением в обществе.

продолжение следует